Сначала было Слово…
7 октября 2006, похоже, закончилась Эпоха Больших Ожиданий, начавшаяся с Журналистики.
Журналисты, ринувшиеся в пекло Вьетнамской войны, сделали журналистику больше, чем профессией. Они вознесли Правду, сколь бы она ни была горька, на уровень нравственного принципа профессии и общественной ценности. И военные преступники, сжигавшие вьетнамские сёла и перемалывавшие американскую молодежь в шинелях, отступили перед самым страшным оружием: кинокамерой и пером. Народ массово вышел на улицы, требуя прекратить войну и отменить обязательный армейский призыв. Это было в демократической Америке, под сенью Первой поправки к Конституции США – не менее священной, чем сам Бог. «Каждый имеет право на выражение своих взглядов, свободное получение информации» – это стало девизом поколения журналистов.
Потом была советская авантюра в Афганистане, когда неофициальная окопная правда пробивалась сквозь непроницаемый железный занавес цензуры – рассказами тех, кто чудом вернулись не грузом-200, ночами по деревням. Ведь в Конституции СССР не было Первой поправки…
А потом пришла Гласность, затопившая советское общество потоками разоблачительной правды – о прошлом и настоящем. О сталинском терроре и о подлинных событиях, происходивших в Чернобыле, Сумгаите, Карабахе, Тбилиси, Баку, Вильнюсе… И журналисты в ту эпоху были глашатаями Правды, героями, за которыми шли миллионы, надеясь – в который раз! – на то, что Правда может сделать жизнь лучше, что сильные мира сего отступят перед силой пера… Журналистика России периода гласности – олицетворение эпохи Больших Ожиданий, выражение извечного стремления к истине и справедливости. Журналисты в горячих точках не только рассказывали – они спасали людей, взывали о помощи, протестовали против преступлений власть имущих.
Апофеоз свободной журналистики в России – первая чеченская. Правдивые репортажи были главным оружием, остановившим мощнейшую военную машину второй ядерной державы мира, вознамерившейся перемолоть народ, не дотягивавший до миллиона. Потому что благодаря отважным журналистам стала ясна всему миру сущность чеченской войны: превращение, – путем геноцида и террора чеченского народа как невольных свидетелей, – бывшей советской республики, дерзнувшей заявить о своей независимости, в свободную зону для беззаконной деятельности новой-старой российской мафии, в которую мутировали карательные структуры полураспавшейся «Империи зла».
Вероломно вторгнувшись в Чечню вторично, мафия учла уроки первой мафиозной войны в Чечне, объявив устами главного крестного отца: «Нам не так страшны террористы, как страшны журналисты». Мафия употребила всю свою изобретательность, чтобы изолировать Чечню от мира. Главным образом, организовала массовые похищения журналистов, с пытками и убийствами.
И в таких условиях весь мир услышал имя: Анна Политковская, репортер «Новой газеты». Из года в год, почти в каждом номере – статья за ее подписью. И всё – о Чечне. Если историки будут изучать эпоху второй чеченской, они не пройдут мимо статей Анны. Потому что статьи Анны – сродни «Войне и миру» Льва Толстого или «Жизни и судьбе» В. Гроссмана: по всеохватности событий, срезов действительности, в их живой человеческой конкретности, с типическими характерами в типических обстоятельствах и нетипическими характерами в нетипических обстоятельствах.
Но, в отличие от Толстого и Гроссмана, Анна свои персонажи не создала творческой фантазией, а нашла в реальности. В чудовищно страшной реальности мафиозной войны, в которую погружалась почти еженедельно, ибо «Новая газета» выходит дважды в неделю.
«Люди исчезающие», «Чеченский 37-й», «В беженских лагерях медленно умирает дух чеченского народа», «Замоченные по ошибке» – это не художественный вымысел, а реалии политико-морального абсурда. И окопная правда Анны – не черно-белая. Это совокупность правд. Правда президента Чеченской республики Аслана Масхадова – и «правда» российских генералов, для которых каждый чеченец террорист. Правда парней из российской глубинки, заброшенных в чужие кавказские горы неизвестно для чего – и правда чеченских ребят из отдаленного аула, брошенных российскими солдатами в ямы-зинданы, истязаемых и исчезающих в тайных убийствах… Правда жителей чеченских сел, бесчисленное число раз «зачищаемых»… Правда стариков из Грозненского дома престарелых, покинутого своим родимым государством, на умирание. Правда чеченских ребят, привезенных в Москву, подальше от смрада войны, чтобы отогреть их души в театральной студии, – и подвергнутых дикому погрому за то, что чеченцы.
Сколько преступлений, совершённых в Чечне, стало известно миру благодаря этой, совсем не военного вида, женщине? И сколько людей спасено ею?
…Во время боев в Грозном она остановила колонну российских солдат, чтобы передать русской старушке, доживающей свои дни в разоренном Грозном, горсточку денег от ее сына, который так занят в Москве, что не находит времени для того, чтобы вывезти мать. И Анна сама занялась вывозом «бабушки Клавы». Это была, по ее описанию, «целая операция».
А сколько жителей Чечни она спасла? Сколько продуктов доставила в отрезанные от мира чеченские сёла? Скольким добилась справедливости?
Во время «Норд-Оста» она вошла в захваченный театр и вела переговоры с захватчиками. И уже было добилась освобождения заложников – но это было невыгодно тем, кто срежиссировал и поставил сей «спектакль». И все его участники были отравлены газом…
В январе 2002 она выступала в Сан-Франциско. «Чечня превратилась в изолированное от всего мира гетто, где любого человека могут ограбить, изнасиловать, истязать, убить совершенно безнаказанно». Она сидела в нескольких метрах от меня, говорила по-русски, и переводчик не мог донести до сан-францисских американцев её глубинную, из дна души идущую боль. Боль от всемирного непонимания, нежелания понимать сути творившегося в России, перенесенного на маленькую, отгороженную от остального человечества кавказскую республику. А я была, наверное, в этом зале единственной, понимавшей её без перевода. Она приводила факты, увиденные и услышанные лично ею в Чечне, от тех, кто там обречен доживать кому сколько предназначено. А ей внимали жители Bay Area. Добрая половина их по возрасту не слышали ни о холодной войне, ни о советском терроре, и мистер Пу был для них экзотически далеким, Африка была им гораздо ближе, потому что американские антивоенные движения с конца 90-х – начала 2000-х гораздо больше озабочены судьбой африканцев, чем русских под Путиным. Я не говорю, что не надо защищать африканцев. Но в Дарфуре и в Чечне – одинаковое количество убитых: 250.000. О Дарфуре говорят, кричат, протестуют против геноцида. Истязание чеченцев никто геноцидом не называет. А крик боли уничтожаемых честных людей России, в том числе массово – в Чечне (если считать Чечню «частью России»), – прорывающийся из души Анны Политковской, растворяется в мирских бедах и людском равнодушии.
Российское антивоенное движение еще слишком слабо, чтобы выжить без мощной поддержки более старых и опытных коллег. И слишком опасно для жизни каждого участника, которых отстреливают поодиночке.
Я написала тогда о лекции Анны в русскоязычную газету «Взгляд», где в то время работала. Тогдашний техредактор Иванов (иногда присваивавший себе право самоличного «соредактора») заверстал рядом с моим репортажем выловленный в интернете пасквиль на Анну, якобы она клевещет на российскую армию. Оборотная сторона свободы слова?
…Второй раз я слушала ее в декабре 2003, на конференции по Чечне в Вашингтоне. «Кадыров – монстр, созданный и взращенный Кремлем». И снова – факты, взятые с поля, из грозненских руин. О тайной тюрьме Кадырова в Центорое… Об истязаниях и пытках. О том, что кадыровцы превзошли русских карателей жестокостью.
Больше в Америку она не приезжала. Где-то промелькнуло, что ей грозили увольнением из «Новой», если приедет в США докладывать на очередной конференции. Но она заслужила большего, чем увольнение…
Смерть шла за ней по пятам. После одного из репортажей – об истязании жителей села Махкеты в ямах – ее едва не бросили в ту же яму, но благодаря знакомым жителям чеченских сёл ей удалось уйти.
Второй раз Смерть пригрозила ей после репортажа об истязании и убийстве 26-летнего чеченца российским омоновцем Сергеем Лапиным, она получила угрозу смертью непосредственно от него. Быть может, ее проверяли, предупреждали, мол, хочешь жить – перестань. Тогда она спаслась, уехав на несколько месяцев в Вену.
Возможно, она была нужна до поры до времени кому-то из еще остававшихся более или менее здравомыслящих российских политиков – не настолько здравомыслящих или влиятельных, чтобы прекратить кровавый абсурд на Кавказе, но все-таки понимающих, что уничтожение журналистки, снискавшей всемирную известность, лауреата многих премий, может отрицательно повлиять на восприятие России в мире.
Во время Беслана было сделано всё, чтобы она не попала в захваченную школу. На пути к Северной Осетии, в самолете бортпроводница угостила ее чаем. После этого Анну чудом выходили врачи в Ростове-на-Дону. На сей раз смерть не достала ее.
Многие поражались, что она так долго оставалась не тронутой. Уже устранили из этого мира Старовойтову, Артема Боровика, Юшенкова, Щекочихина, Домникова (тоже журналиста и тоже – «Новой»), Виктора Попкова, даже американского гражданина Пола Хебникова – и всё так или иначе за Чечню… Закрыли НТВ, ТВ-6, «Общую газету»… А Анна продолжала писать эпопею Второй Чеченской расправы. И ездила по миру, пытаясь обратить внимание мира на творящиеся чудовищные преступления. И писала уже не только о Чечне, но и о других республиках Северного Кавказа. И о «дедовщине» в российской армии, калечащей тела и души российских ребят. Судьба искалеченного в армии Андрея Сычева стала известна на весь мир благодаря Анне.
Она подчас не жаловала и чеченское сопротивление. Критиковала Масхадова, иногда – незаслуженно. А может, ей было виднее, ведь она передавала правду простых людей, обреченных на смертельную жизнь в жерновах мафиозной войны. А правда простых жителей Чечни иногда отличается от правды некогда избранного ими же руководителя, загнанного всем миром в то же самое гетто, разочарованного в лучших надеждах и стремлениях, преданного смерти вместе со всем народом.
Превыше всего для нее было – спасти невинную жизнь в пекле войны и бросить зернышко правды в океан лжи. Этой меркой мерила и своих героев. Вне политических размежеваний.
…В отличие от тысяч россиян, она имела законную возможность переехать на постоянное жительство в США. Ее родители были сотрудниками советской миссии в ООН, и она родилась в Нью-Йорке.
Но она была сделана в Эпоху Журналистской Правды и не могла ее предать. Старомодно верила в высшую обязанность журналиста – говорить правду, сколь она ни была бы горька. Еще более старомодно считала эту обязанность выше самой своей жизни. Отстала безнадежно. На целую эпоху.
…Выстрел 7 октября сигнализировал, что российская мафия победила полностью и окончательно. Тайны, скрываемые в Чечне кровавой мафией, водрузившейся в Кремле, оказались дороже даже мало-мальски еще сохраняемой репутации России как «полусвободного» государства. И если чеченцы, с тяжелой руки мафии, воспринимаются миром с математическим подходом к бесконечно малым величинам, то, похоже, выстрел в сердце всемирно знаменитой журналистки всколыхнет застойное равнодушие, с которым мир воспринимает всё наглеющий российский деспотизм, и пробудит остатки совести, придавленные новыми мифами о «войне с исламским терроризмом». На сей раз не смолчал даже Госдеп США, закрывший глаза на бесчисленные преступления кровавого российского «союзника в войне с терроризмом», – назвав убийство Анны Политковской «оскорблением всей свободной журналистики». Почти тем, чем оно и есть. Лучше бы добавить: оскорбление еще и человеческой нравственности. Но это – категория не политическая.
Может, проснемся? Ведь этот выстрел – набат по нашему будущему, по будущему всех людей маленькой деревни Земля! Если Эпоха Журналистской Правды, начавшаяся на полях Вьетнама, закончится с убийством одной из ее последних «могикан» в чеченском гетто, жизнь без Правды станет бессмысленной и будет всем всё дозволено. Весь мир станет Чечней.
Надежда Банчик
